16.10.2025
Российский научный фонд запустил мультимедийный проект «Научные династии: гены открытий» о семьях, для которых формулы, гипотезы и эксперименты стали частью семейного кода. Архивные фотографии и живые воспоминания, вплетенные в исторические события, позволяют по-новому взглянуть на прошлое и настоящее российской науки. Среди участников проекта — династия Черновых.
История этой семьи тесно переплетается с эпохой развития ядерных технологий. Отец-физик создал один из первых циклотронов в Союзе и заложил фундаментальные основы ядерной медицины, сын-медик использует этот опыт для лечения миллионов пациентов от рака, а его дочь растит новое поколение физиков, которые продолжат дело семьи. Эта история о молодом враче, который спас папе жизнь, детях, не мыслящих себя без спорта, и науке, непринужденно витающей где-то в воздухе.
Физик, который не стал геологом, и медик, который не пошел в физики
Иван Чернов: В сентябре мы отметили 75 лет с момента основания физического факультета Томского политехнического университета, ТПУ, куда я поступил 73 года назад. На встречу приехало огромное количество гостей со всей страны — около 500 человек! Это те люди, которые, прежде всего, создавали ядерный щит страны. Надо сказать, что изначально я не планировал идти на этот факультет.
Я родился и вырос в небольшом рабочем поселке Налобиха между Барнаулом и Бийском. В 1952 году приехал в Томск, чтобы поступить на геолого-разведочное направление. В то время профессия геолога была очень привлекательна: они не ходили пешком или на лошадях, а ездили на автомобилях, и считались весьма обеспеченными людьми. Я успешно сдал экзамены в ТПУ и уже собирался на занятия, как вдруг первый отдел пригласил меня на собеседование и предложил сменить профиль будущей специальности — заняться ядерной физикой на базе недавно созданного физического факультета. Поскольку я увлекался физикой в школе и кружках, а условия обучения и перспективы были интересны мне, я решил согласиться.
Я ни разу не пожалел об этом выборе! Наша группа оказалась очень дружной: мы тесно общались, вместе проводили свободное время — занимались спортом, ходили в походы — и со многими поддерживали контакт еще долгие годы. Все прекрасно учились: одна треть группы окончила университет с золотой медалью. Поскольку факультет был молод, на нас формировалась программа обучения. Так начиналось становление физико-технического образования за Уралом.
По окончании учебы больше половины одногруппников пошли в Росатом.
Я же выбрал науку и начал работать в только что открывшемся НИИ ядерной физики при нашем университете. Им руководил мой тезка — Иван Петрович Чучалин, который в октябре будет праздновать свое 100-летие. По сравнению с ним я в свои 90 лет просто мальчик. Поскольку мы с ним запускали принципиально новые для того времени крупные установки, то ездили в Москву и за рубеж, чтобы привезти в Томск лучший опыт коллег. Спустя годы очень активной работы и проведения множества экспериментов, совместно с датскими и американскими учеными нам удалось обнаружить ранее неизвестное явление — эффект во взаимодействии тяжелых ионов с атомными ядрами, интерференцию ядерного и кулоновского возбуждения в рассеянии.
Кроме того, наш коллектив установил, что при облучении кристаллов малыми дозами их структура упорядочивается. Обычно воздействие высоких доз ионизирующих излучений разрушает структуру материалов, но низкие дозы, напротив, приводят к улучшению структурных характеристик кристаллических веществ, увеличивая их стабильность и улучшая физико-химические свойства. Разработанные ядерно-физические методы работы на ускорителях нашего института и это новое явление легли в основу целевой комплексной программы «АЛЬФА-РВО», работавшей в течение 1982–1991 годов, в рамках которой были решены важные научные, технические и технологические проблемы отрасли.
Мне также удалось поработать над задачами по изучению воздействия плазмы и продуктов термоядерного синтеза на материалы первой стенки реактора в рамках всесоюзной программы по управляемому термоядерному синтезу и международной программы ИТЭР.
Мы создали научную школу по радиационно-стимулированным процессам в твердом теле, которую я развиваю до сих пор. Хотя сейчас у меня меньше сил, чем раньше, поиск ответов на многочисленные вопросы по-прежнему затягивает и, так сказать, помогает поддерживать физическую форму.
За время активной трудовой деятельности мне удалось принять участие в модернизации циклотрона У-120, который в дальнейшем открыл возможности для создания радиофармпрепаратов. Именно их сегодня разрабатывает мой сын. Теперь ядерная медицина стала для меня более родной, к тому же, стал очевиден ее прикладной и очень значимый эффект — лечение пациентов.
Хотя мой сын — медик, раньше я думал, что он пойдет в физики.
Владимир Чернов: Поначалу родители были разочарованы тем, что я не пошел на физико-технический факультет ТПУ. Но потом они увидели, что я на своем месте и делаю полезное дело. Более того, мое образование пару раз спасло папе жизнь.
В детстве я частенько торчал на работе у мамы или папы, поскольку меня просто не с кем было оставить. Моя мама, Надежда Анисимовна, — кандидат наук, окончила фармацевтический факультет медицинского института. На работе у мамы мне нравилось гораздо больше, потому что она разрабатывала и тестировала лекарства на животных, и я мог играть с мышками и крысками. У папы тоже было много интересного, но там не везде разрешалось ходить — оборудование было окружено мощными стенами и дверьми, защищающими сотрудников от радиации.
Позже мои интересы стали смещаться: сестра поступила в мединститут и рассказывала об учебе много интересного. Мой близкий друг, с которым мы ходили на работу к его отцу-хирургу и смотрели, как делают операции, тоже собирался на медицинский. Так я постепенно решил пойти на лечебный факультет. Для родителей это был шок, как только они меня не отговаривали. После того, как мне удалось поступить, родители смирились, но папа еще долго был расстроен, пока не случилось одно событие — я спас ему жизнь.
Шел 1986 или 1987 год, я только отучился. У папы были проблемы со здоровьем, его долго лечили, но в какой-то момент я заметил, что симптоматика для диагностированной ему болезни нехарактерная, это заставило меня насторожиться и провести дополнительное исследование. Мы обнаружили, что у него совсем другое, очень опасное заболевание — тромбоэмболия легочной артерии, когда закупориваются важные для жизни сосуды. Смерть могла наступить в любой момент. Не снимая папу с каталки, на которой выполнялась диагностика, мы отвезли его в реанимацию и купировали патологию. Думаю, в тот момент родители в полной мере осознали, что медик в семье — это хорошо, и я не зря пошел в медицинский.
Несмотря на то, что я учился на лечебном факультете, я всегда сохранял свое увлечение физикой и тянулся к точным наукам, поэтому при выборе направления дальнейшей деятельности невольно пытался объединить эти два моих интереса. Думаю, поэтому я остановился на радиологии. Так моя работа стала перекликаться с работой папы — от генетики далеко не уйдешь. Я начал свою карьеру в кардиоцентре, где занялся ядерной медициной — новой на тот момент специальностью. Вместе с моим учителем член-корреспондентом РАН Юрием Борисовичем Лишмановым, а также сотрудниками НИИ ядерной физики профессором Виктором Сергеевичем Скуридиным и Александром Ивановичем Комовым мы стали проводить научные исследования, направленные на создание нового изотопа для изучения кровотока сердца. В результате мы сделали изотоп, позволяющий многократно проводить исследования с меньшей радиационной нагрузкой, и внедрили его в клиническую практику. Использованию этого препарата и была посвящена моя кандидатская диссертация.
После я защитил докторскую, хотя жизнь тогда, в 90-х, была очень трудной. Квартиры не было, жили на 8 долларов в месяц, двое детей. Мы буквально не вылезали с северных районов страны, где оказывали медицинскую помощь местным рабочим — нефтяникам, лесникам и другим, чем и зарабатывали на пропитание.
Позже меня пригласили в НИИ онкологии, где в это время создавалось отделение радионуклидной диагностики. Первым направлением научных изысканий стало исследование сторожевых лимфатических узлов. Это своего рода капкан для злокачественных клеток, он стоит на страже оттока лимфы от опухоли. Если найти этот узел во время операции, посмотреть под микроскопом и проверить на наличие метастазов, становится ясна дальнейшая тактика процедуры — удалять лимфатические узлы или не стоит. Поскольку эту манипуляцию чаще всего проводят у молодых женщин с раком молочной железы, после чего им трудно даже пошевелить рукой, важно заранее и с высокой вероятностью установить необходимость процедуры. Обычно такая операция требуется всего одной женщине из десяти. Сейчас появилась возможность персонализировать хирургическое вмешательство: не надо делать операцию там, где она не показана. Пациентка должна не просто уйти от врача здоровой, она должна уйти функционально активной, ведь у нее впереди многие десятилетия жизни. Выполнять хирургические вмешательства, снижающих качество жизни пациенток, без показаний — это негуманно и непрофессионально. В ходе исследования мы разработали препарат для визуализации этих узлов во время хирургического вмешательства. Препарат активно используется почти во всех онкодиспансерах и онкологических центрах нашей страны.
Сегодня мы продолжаем работать над созданием новых радиофармацевтических препаратов, которые могут быть использованы не только для диагностики, но и для лечения различных видов рака. В этом деле нам очень помогло сотрудничество с Владимиром Максимилиановичем Толмачевым из Уппсальского университета, к которому в начале мои сотрудники ездили на совместные исследования в его университет, а после, в рамках мегагранта, мы создали зеркальную лабораторию в Томском политехнической университете. Теперь наши команды обладают одинаковыми компетенциями, и мы разрабатываем новые радиофармацевтические препараты, четыре из которых уже получили регистрационные удостоверения.
Кроме того, в настоящее время мы провели первые фазы клинических испытаний достаточно большого количества препаратов для онкологии. Речь о таргетных лекарствах, применяемых при агрессивном раке молочной железы, которые разработаны совместно с академиком РАН Сергеем Михайловичем Деевым. Действие таргетного препарата разбивается на два этапа: сперва мы подсвечиваем раковые клетки и определяем их местоположение, а затем, меняя диагностический изотоп на терапевтический, доставляем его в эти клетки. Таких тераностических препаратов всего два в мире. Их создали наукоемкие стартапы, а крупная зарубежная фармацевтическая компания выкупила. Сейчас полностью отечественный аналог такого препарата также находится у нас на клинических испытаниях.
Не менее перспективным исследованием я занимаюсь в рамках
гранта РНФ. Мы создаем основу для разработки новых методов неинвазивной диагностики рака на ранних стадиях.
Дело в том, что изменение газового состава дыхания связано с изменениями метаболизма при развитии злокачественной опухоли. Анализ выдыхаемого воздуха представляет собой перспективный метод диагностики онкологических заболеваний благодаря своей простоте и доступности. Наш проект нацелен на создание аппарата и программного обеспечения, использующих нейронные сети для точного распознавания паттернов заболеваний в дыхании пациентов. Высокочувствительные датчики смогут фиксировать даже малые концентрации веществ, характерных для разных видов рака, обеспечивая точность диагностики выше 90%.
Идея создания такого «электронного носа» родилась у нас с профессором Виктором Ивановичем Сачковым во время ночного перелета из Москвы в Томск.
Помощь людям — дело благородное и приятное само по себе. Когда понимаешь, что твоя работа приносит реальную пользу обществу, возникает чувство глубокого удовлетворения. Мы начали заниматься разработкой препаратов задолго до того, как многие коллеги осознали необходимость таких исследований. Уже больше десяти лет наши усилия направлены на создание эффективных лекарственных средств, и наша молодежь, приходящая в ординатуру, порой даже не представляет, как раньше хирурги обходились без современных методов диагностики и лечения. Сегодня ситуация кардинально изменилась.
Теперь само развитие технологий напоминает стремительный полет ракеты. Мы регулярно открываем новые молекулы, находим уникальные подходы к лечению заболеваний, ранее неизвестные науке. Такое быстрое продвижение вперед стало возможным благодаря созданию особой среды, поддерживаемой научным сообществом и руководством НИИ онкологии и Томского политехнического университета. Каждый вложенный рубль используется максимально эффективно, обеспечивая непрерывное совершенствование научных достижений.
Особая гордость — это наша молодежь. В возрасте 35–36 лет они становятся докторами наук, выступают с прекрасными докладами, демонстрируют глубокие знания и высокий профессионализм. Это уже корифеи науки, получившие большое уважение со стороны академического сообщества.
«В семье важно сформировать комфортную среду, а в ее основе — здоровый образ жизни и подход к делу»
Иван Чернов: Мы с супругой никогда не заставляли детей идти в науку или медицину, они сами выбирали свой путь. Главный материал, на котором дети могут учиться, — это пример их родителей, серьезное отношение к делу. Думаю, во многом мой пример был положительным, разве что, как мне теперь кажется, из-за работы я уделял семье меньше времени, чем стоило бы. Не зря говорят, что наука требует жертв. С одной стороны, нужно было зарабатывать деньги, с другой — наука затягивала, осмысленная работа требовала много внимания.
Думаю, самое важное, что было в нашей семье и могло повлиять на выбор профессионального пути наших детей, — это творческая среда. Нас постоянно окружали очень творческие, энергичные люди, мои коллеги, с которыми мы регулярно обсуждали последние научные новости и идеи по развитию наших исследований.
Одним из таких друзей был Владимир Лукьянович Чахлов, создатель нового поколения индукционных импульсных ускорителей электронов — бетатронов, предназначенных для решения широкого круга практических задач в науке, технике и медицине. Уже более тридцати лет бетатрон активно используется в НИИ онкологии для интраоперационной лучевой терапии. С его помощью лечились тысячи пациентов. Другой друг семьи — физик-теоретик Петр Алексеевич Черданцев, который помогал нам в исследованиях эффекта малых доз. Мы часто вели с ними беседы в городе и на отдыхе, а наши дети с малолетства слушали эти разговоры.
Сейчас я вижу, что сын очень увлечен этим творчеством, наукой. Я сравниваю его с собой в молодости и понимаю, что сегодня у него есть очень хорошие возможности для развития своих идей. Он располагает гораздо большим финансированием, чем мы прежде, чтобы реализовывать большие проекты.
Владимир Чернов: В семье родители не часто говорили на научные темы, у нас всегда — как в моем детстве, так и сейчас — достаточно других поводов для общения. Мы не замыкаемся на науке. Папиных однокашников я чаще видел на природе, чем дома. Мы вместе ездили в спортивные лагеря, ходили в походы. Например, Владимир Лукьянович Чахлов, прежде всего, ассоциируется у меня с человеком, который играл в футбол, волейбол, бадминтон и шахматы. Уважаемый профессор, организатор науки, изобретатель — он всегда был крепким, жизнерадостным и веселым человеком, знал огромное количество анекдотов и никогда не стеснялся залезть на дерево и снять кошку, которая не может спуститься.
Иван Чернов: В семье важно сформировать комфортную среду для общения, для жизни. Мне очень приятно, что Володя тоже смог создать такую среду в своей семье. Пожалуй, одна из важнейших вещей, которая лежит в основе нашей среды, — это здоровый образ жизни, спорт.
Помню, на первую зарплату мы с женой купили лыжи и часто ходили на них. Потом к нам присоединились дети, теперь эстафету перехватили внучки. С момента встречи у нас с женой полное взаимопонимание в вопросе спорта: мы тренировались регулярно и с большой охотой. Мы первыми в Томске начали играть в бадминтон, а когда я привез из командировки в Испанию скандинавские палки, первыми начали ходить и с ними, и ходим по сей день.
Владимир Чернов: С детства я видел родителей в постоянном движении, они часто занимались спортом. Например, у них был клуб из университетских профессоров, которые три раза в неделю играли в футбол на протяжении 30 лет. До сих пор я сохраняю эти замечательные спортивные привычки: зимой бегаю на лыжах, летом — на лыжероллерах.
Мы продолжаем своих родителей, а наши дети — нас. Причем на более высоком уровне, чем я когда-то. Сын Дмитрий неоднократно бегал Ironman (серия соревнований по триатлону на длинную дистанцию), ходит в горы, катается на горных лыжах и сноуборде, занимается каякингом и парусным спортом. Для него забраться на горный пик высотой 4 тысячи метров — это совершенно нормальный отдых на выходных.
Моя дочь Екатерина любит плавание, ориентирование на местности, лыжи и кроссфит, сегодня делает это уже вместе со своими дочками. Моя супруга, конечно, тоже везде с нами, мы даже познакомились с ней в горах, когда очень серьезно занимались горным туризмом. Мы перестали ходить в большие походы буквально несколько лет назад — уже здоровье не позволяет, но дети с удовольствием продолжают это дело.
Екатерина Березнеева (Чернова): Я очень благодарна родителям и дедушке за то, что поставили нас на лыжи в довольно раннем возрасте. Наверное, это было непросто, требовало терпения, я понимаю это сейчас, когда хожу со своими детьми. Одно дело пойти взрослому человеку: пробежишь за 40 минут 10 километров, получишь удовольствие, прилив эндорфинов. Другое дело — поход с детьми, так далеко они не отправятся, а если пойдут — то медленно, получается мероприятие уже для детей.
Наверное, еще сложнее было с нами в горах — мы ходили еще малышами, с 6–7 лет. Проще было оставить нас дома, но они целенаправленно прививали нам любовь к активному образу жизни.
Сейчас по традиции мы каждый год ездим всей большой семьей в Шерегеш. А по выходным отдыхаем на даче. Мы любим проводить время вместе, для нас семейные ценности — это очень важно. У моего супруга ни раз появлялась возможность переехать в Москву или Краснодар, но мы не решились, здесь, в Томске, меня как якорем держат наши семейные узы.
Ученый как перспективная профессия
Иван Чернов: Катя тоже, по сути, пошла вслед за нами. Она видела, что мы делаем и как относимся к своей работе. Теперь она преподаватель физики в нашем университете.
Владимир Чернов: Не мудрено, что мои дети не пошли в мединститут. Наверное, решили, что слишком много работать и не очень много зарабатывать — это не про них. Но такой образ жизни касался только более раннего времени, когда дети были еще маленькими, а времена — тяжелыми, тогда, к сожалению, мы кормились благодаря врачеванию.
Сейчас за науку стали платить. Если ты серьезный ученый, если у тебя есть хорошие идеи и ты можешь их реализовать, то найдешь источники финансирования.
Вообще о науке дети узнали, скорее, не из моих рассказов о работе, а из моих разговоров с друзьями. Например, у меня есть друг профессор-физик Михаил Дмитриевич Носков, сосед по даче, с которым дружим с 5 класса. Мы часто обсуждаем разные научные дела, рассказываем друг другу о своих исследованиях, а в это время дети и внуки всегда присутствуют где-то рядом, как я в свое время присутствовал при разговорах папы с его друзьями.
В нашем случае передача знаний идет не столько от отца к сыну, сколько во время коллективного взаимодействия с другими людьми, а дети все впитывают как губки.
В результате самостоятельного выбора дальнейшего пути мои дети остановились на других траекториях развития: сын пытался учиться в аспирантуре, но понял, что это все-таки не его, дочка окончила аспирантуру и защитилась, а потом пошла в преподаватели.
Екатерина Березнеева (Чернова): У меня однозначно технический склад ума, хотя в школе не очень интересно преподавали физику. Химия мне совсем не нравилась, биология тоже как-то не особо интересовала, и я точно не была склонна к медицине, да и папа, очевидно, понимал, что медицина — не моя история.
Выбирая между математикой и физикой, я больше склонялась к первой, но папа и дедушка настояли на физике. Они говорили, что в отличие от математики это живая наука, более разветвленная и перспективная. Поэтому я пошла на физику, но нисколько не пожалела. Когда во время обучения у меня началась математика, я поняла, что это точно не мое: из математики мне достаточно только математического аппарата, чтобы решать какие-то физические задачи. Больше я не хочу углубляться. После защиты диссертации я не возвращалась к научной деятельности. В этом году исполнилось 10 лет моей кандидатской и 10 лет моей средней дочке.
В то же время я безумно воодушевлена тем, какие невероятные вещи делали и делают мои дедушка и папа. Окружающие — студенты и сотрудники Политеха — подтверждают это: сколько раз они выказывали свое восхищение работой дедушки! Мне всегда приятно и лестно слышать добрые слова в адрес своей семьи.
Пусть мы пошли разными профессиональными путями, они все равно пересекаются. Три семестра я преподаю общую физику студентам абсолютно разных специальностей, некоторые из которых потом могут попасть в лабораторию дедушки или папы.
Несмотря на то, что родители не диктовали мне, какую профессию лучше выбрать, они всесторонне развивали нас. Сейчас ведь полно всяких готовых игрушек, пазлов, логических заданий, но в моем детстве все было иначе — мама мастерила много всего интересного самостоятельно. Например, помню, как она вырезала кусочки бумаги и складывала из них танграмы. Они сохранились до сих пор, рука не поднимается выбросить их. У моих девочек есть современные аналоги танграмов, но я показываю им и свои: «Представляете, баба все это нарисовала и сделала своими руками!». Пока не ясно, кем захотят стать девочки. У средней дочки явно технический склад ума, старшей как будто больше нравятся естественные науки, а младшая недавно хотела стать волшебным единорогом.
Екатерина Березнеева (Чернова): Я абсолютно убеждена, что выбор жизненного пути зависит от личной страсти. Пора отказываться от подхода «дед работал, прадед работал, прапрадед работал, и ты будешь так работать». Сегодня условия воспитания следующего поколения совершенно другие, и для моих детей я стараюсь создать ощущение полной свободы выбора.
Перед нашими детьми открыт весь мир, пусть ищут себя! Хочешь петь — пой, хочешь рисовать — рисуй, этот вид спорта не подошел — ищи другой. Возможность попробовать разное сейчас намного шире, чем была у наших родителей и уж тем более у бабушек-дедушек. Существует много новых, востребованных профессий.
Конечно, я буду рада, если мои дети пойдут, например, в медицину, где у них такой титулованный дедушка. Это и гордость, и более глубокое понимание области, и даже возможность завести полезные для работы связи. Но если они не будут гореть делом, то двигаться в ту сторону, конечно, не стоит. Однозначно профессию нужно выбирать сердцем и любить ее, потому что, к сожалению, на работе мы проводим достаточно много времени.
Несомненно, другие факторы оказывают влияние на выбор человека. Например, город, в котором ты живешь. Мы живем в научном Томске, где много студентов, преподавателей и ученых, здесь особый вайб.
В Политехе работает множество молодых, энергичных ребят до 30 лет, которые вовсю строят карьеру в науке: получают престижные гранты и открывают собственные лаборатории. Это вдохновляет. Если бы наука была в моем сердце, я бы с радостью построила научную карьеру, поскольку это более перспективная история, чем преподавание.
Владимир Чернов: Семья дает базовую поддержку при выборе будущей профессии: какие шаги нужно сделать, чтобы стать ученым, где более интересно, на что стоит обратить внимание в своих поисках. Но дальнейший рост возможен только при наличии грамотного наставника, учителя, способного направить молодого ученого по верному пути. У меня есть достаточно учеников, которые не являются представителями научных династий, но во многих вещах разбираются гораздо лучше меня.
- Фотовыставка, посвященная семьям отечественных ученых «Научные династии: гены открытий», будет работать до 26 октября в Южном Розарии ВДНХ. Выставка организована Российским научным фондом (РНФ) в рамках одноименного мультимедийного проекта. Посетители смогут познакомиться с воспоминаниями дочерей и сыновей, чьи родители, несмотря на трудности своего времени, создавали спасительные вакцины, разрабатывали космические проекты и закладывали фундаментальные основы передовых технологий, которые сегодня развивают их потомки.
